И было еще два простых вопроса, на которые так никто и не ответил. Как объяснить, что русское правительство, имеющее к структуре латинской графики и ее флективных функциях столько же отношения, сколько к явлениям в соседней галактике, берется уверенным движением определять, каким буквам в чужой и чуждой для них культуре и ее языке быть можно и каким нельзя? Или куда загадочно исчезла строка о праве наций и народов на самоопределение – та самая, которая была даже в официальных уложениях предыдущей версии режима? Это и в самом деле вопросы из вопросов.
Для любого наблюдателя и исследователя могла бы представлять определенный интерес дальнейшая последовательность действий и поведенческая реакция замкнутого конгломерата особей в целом; но и здесь не ждало ничего нового, и здесь условно-рефлекторная реакция было абсолютно стандартной, вроде явления однообразной принудительной русификации сознания из числа примеров увольнения лицами русской национальности на руководящих позициях представителей нерусской этнической принадлежности лишь за одно использование английского вместо их языка в опциях рабочего телефона, в обозначении файлов компьютера и личных записях на бумаге (реальный сюжет – отдел по связям с общественностью филиала одного из институтов Восточной Федерации). «Стикеры», разноцветные бумажки с фразами от руки на английском были опрометчиво оставлены после работы рядом с клавиатурой. Записи для работы на другом языке делались не с целью подготовки восстания против русской оккупации3, просто человеку было удобнее думать и составлять для себя фразы на этом компактном, изумительно легком, красивом, простом международном языке, чем на навязываемом русском. Все это один и тот же вопрос о том, как «приоритетная нация» выживает в изменяющемся мире.
Они мстят за выбор языка – так же, как они мстят за выбор графики для собственного этнического алфавита.
Их опасения потерять уходящую из-под ног чужую географию теперь стали иметь характер прямых нападений: они ищут способ отсечь всему, что на них не похоже, доступ к элементарному выживанию. Названия и предлоги тут придуманы очень разные. Травля носителей другого генотипа за попытку выхода из-под контроля имеет не какие-то врéменные, одномоментные мотивы; в их основе глубоко уходящие биологические корни, это и послужило темой сложного, не всегда строгого, даже зачастую преднамеренно противоречивого, исследования. Возленаучный «Диалог…» попытался закрыть даже еще больше вопросов, чем сумел поднять. Вульгарный, как «AC/DC», – но кто решится отказать им в скромности?
Попробую объяснить смысл всего эпизода. В отношениях современного мира есть одна бумажка, под которой Москва уверенной рукой поставила свою жирную подпись. Называется она скромно и непринужденно, The International Covenant on Civil and Political Rights – «Международное Соглашение о Гражданских и Политических Свободах». Я это не к тому, что с той бумажкой что-то не так и в ней нашлись какие-то опечатки. Приоритетной нации нужно смотреть, куда и подо что она, даже не прочтя, размашисто ставит подпись. Это же серьезный документ. Вот хороший вопрос стороннего наблюдателя, кому она пытается морочить голову?4
В холле Белого Дома на стенах висят портреты вождей краснокожих, названия племен присваивают лучшим тактическим вертолетам и единицам стратегического вооружения, их дают своим детям как имена и мало кто из белых удержится в разговоре упомянуть, в каком колене предков он происходит от индейцев и на какую часть его кожа содержит красноватый оттенок. Если проводить сравнительный анализ коренного населения континентов, то выясняется масса интересных подробностей.
Предложенный опыт прикладной и сравнительной этологии составлял лишь ступень к тому, что следовало дальше и составляло тему исследований. Каким бы идиотизмом нормальному здоровому сознанию реакция ни казалась, ни на минуту не следует забывать, чем они располагают до сих пор и что всеми руками и ногами продолжают держать. Это, конечно, первооснова, сам фундамент того, что в международной практике исследований принято называть режимом: русское телевидение, прямо зависимое тщательно контролируемое телевидение республик, книгоиздание во всем своем историческом не знающем совести масштабе, периодика, радио, целиком вся индустрия кино – от сюжетов до названий. Ни один журналист Башкирии или любого другого этнического домена восьмичасовой географии не может просто взять кинокамеру или карандаш с блокнотом и передать войну с Грузией или чеченской республикой своими глазами – в своем восприятии: это можно делать только москве. Больше того: вся – то есть в буквальном смысле – хроника зарубежных событий для всех 9-ти часов той же географии (то есть на чьи деньги она и ведет эти войны) предусмотрена исключительно в версии Москвы. Надо ли говорить, что и предпочтения в ней предусмотрены тоже ее. Газетные площади во всем своем исполинском масштабе из часа в час печатают и перепечатывают вновь только в строгом соответствии с русской идеологией – любой шаг влево и шаг вправо отсекается моментально: разговор, безусловно, идет о явлении русского сознания. Пожалуй, любой умеющий мыслить и имеющий непредвзятый взгляд представитель коренного населения сегодня согласится, что у режима было бы не много шансов сделать «всех русскими», не сделав всем сознание именно русским. Это и составило их первоочередную, приоритетную задачу истории.
Казалось бы, абстрактная, насквозь иносказательная формула имеет действительное историческое прочтение, поскольку нигде никем еще до настоящего момента не проводилось внятной градации что же, собственно, происходило с тем, сделать кого «русским» по тем или иным причинам не удавалось: они в буквальном смысле умерщвлялись. Печальный опыт горцев и до определенной степени известная практика концентрационных лагерей с их неповторимым профилем составляли лишь общую, видимую часть всего спектра явления. Самым поразительным для специалиста здесь останется то, что они делают с «образцом», по тем или иным причинам не подлежащим конвертизации теми же историческими средствами, в функциональном отношении так хорошо себя зарекомендовавшими. Этот уникальный механизм защиты психики в самом деле еще только ждет своего терпеливого исследователя и на нем стоит остановиться немного подробнее.
Тот же самый обряд умерщвления происходит теперь на другом уровне – восприятие выполняет ту же работу, полностью завершая трансформацию, сразу, непосредственно и немедленно переходя к своей цели, минуя все остальные фазы, иносказания, стадии и утомленное ожидание: его «умерщвляют», попросту стирая имя и даже самое случайное упоминание – его делают тем, «кого нет». Насколько важное значение этот механизм и механика называния имеет для первобытного мышления в его контакте с полным опасностей внешним миром, невозможно понять и представить, не зная всех процессов восприятия первобытного мышления, как оно представляет взаимодействие сил в окружающей среде вообще, и здесь можно только порекомендовать исследования специалистов по сходному профилю. Чтобы хотя бы в двух словах и отдаленно дать представление о работе этого беспрецедентного механизма защиты, необходимо отнести к иерархической структуре восприятия первобытного мышления – как оно работает, определяя степень потенциальной опасности любого элемента внешней – равно живой и неживой – среды.
Этот тип организации всегда именно иерархический. «Наверху» максимум доступа к самкам и еде; «низ» – этот то, где тот же доступ наименьший. Так вот, избирательно помещая элемент среды за рамки градации, первобытное мышление не просто делает его «тем, кого нет», «мертвым», оно ставит его ниже последней отметки доступа к своим ценностям. Именно поэтому во всех первобытных организациях самым страшным приговором было коллективное решение кого-либо об изгнании: по целому ряду косвенных свидетельств, под приговором изгоя индивид действительно переставал существовать не только для них. И именно поэтому упоминание коренного населения в пределах Русляндии было воспринято как акт, граничащий с преступлением.
Этой системе ценного уже не один миллион лет и ее безусловную ценность каждый раз на практике выясняет каждый новый выпас правительства, но вряд ли это то, что все последние сотни тысяч лет имели в виду, в лучших из своих образцов разума всякий раз инстинктивно и с тоской вглядываясь в линию далекого горизонта.
Чтобы сохранить контроль над внешним миром, происходит последний суррогат умерщвления, помещая элемент за последнюю черту всех структурных иерархий, делая его имя несуществующим. Первобытное мышление даже не подозревает, какие механизмы оно запускает следом и что идет за тем дальше. «Будущим», прекрасно продаваемым самыми сочными образами для ойкумены москвы и шумно заявленным их «мыслителем», здесь и не пахло.
